— Конечно, я не говорю, что в Тель-Авиве нет архитектуры модернизма. Это сравнительно молодой город и большая его часть действительно была отстроена в период модернизма. Очевидно, что соответствующие технологии и стилистические особенности свойственны местным постройкам 1930-х годов — как, впрочем, и во многих других городах мира. И если кто-то хочет восхвалять именно эту архитектуру — не имею ничего против.

Проблема в том, что Ница Смук, защитница архитектуры и инициатор внесения город в список ЮНЕСКО, преподнесла историю о модернистском Белом городе как рассказ о «городе в стиле Баухаус». С ее подачи этот бренд стал расти и процветать — сегодня «стилем Баухаус» описывают архитектуру Тель-Авива в многочисленных книгах, путеводителях, экскурсиях, выставках и официальных документах мэрии. Художник Дани Караван развил идеи Смук в еще более звучную историю: «Белый город в стиле Баухаус — это еврейская победа над нацизмом и антисемитизмом». Концепция, созданная Дани, звучит примерно так: однажды существовала прекрасная школа архитектуры Баухаус — модернистский, полный оптимизма и гуманизма педагогический эксперимент. Когда к власти пришел Гитлер, школа была закрыта и все еврейские архитекторы оттуда переехали в Израиль. Здесь, посреди пустыни, они построили город своей мечты. Таким образом, Тель-Авив — это реванш и торжество над нацизмом. Так вот, я утверждаю, что все эти идеи о городе в cтиле Баухаус не имеют никакого отношения к действительности.

— Прежде всего, школа Баухаус в истории архитектуры ассоциируется с ее знаменитыми учителями, а не с учениками, и ни один из учителей не был в Тель-Авиве. Что касается учеников, то после разрушения школы в Израиль прибыло всего четверо или пятеро из них. Двое работали в кибуце на севере страны. Еще двое построили пару малоизвестных и особо не примечательных домов. Наконец, пятым был действительно важный израильский архитектор Арье Шарон — но он занимался постройкой домов для рабочих, ни капельки не похожих на маленькие особнячки с круглыми балконами, которые мы видим на всех плакатах и обложках книг, посвященных Белому городу. Кстати, сам Арье Шарон был еще жив, когда миф о городе в стиле Баухаус начал распространяться. Он был настроен категорически против этих идей и говорил, что Тель-Авив не имеет никакого отношения к немецкой школе. «Когда я учился в Баухаус, нас учили противостоять даже самому понятию „стиль“», — объяснял он. То есть словосочетание «стиль Баухаус» — это оксюморон. Кроме того, Арье замечал, что архитекторы старого Тель-Авива в гораздо большей степени вдохновлялись французскими модернистами, чем немецкими. Шмуэль Мистечкин, другой ученик Баухаус, работавший в Израиле, тоже был категорически против идей Смук. Будучи истинным модернистом, он отвергал любую ностальгию, восхваление памятников и охрану старой архитектуры. Как верный ученик своей школы, он был убежден — все, что устарело, должно быть разрушено. Таким образом, идея города в стиле Баухаус отвергалась самими учениками школы.

Любой город — это реализация тех историй, которые он о себе рассказывает. Конечно, живя в городе, мы живем на его улицах, в домах, квартирах и парках — это всем понятное физическое присутствие архитектуры в нашей жизни. Но кроме того, мы живем и в некотором нарративе, который этот город формирует и транслирует. Снос домов, постройка новых, запустение или напротив сохранение архитектурных памятников и районов — все это инструменты демонстрации и усиления общего городского нарратива.

Для еврейской культуры такие нарративы имеют особую силу. Не зря Тель-Авив — единственный город, названный в честь книги (под таким названием в 1903 году был переведен на иврит утопический роман основателя сионизмa Теодора Герцля «Altneuland», в его честь в 1910-м был назван еврейский квартал у стен древнего арабского города Яффо). История про Белый город — один из важнейших городских нарративов Тель-Авива. И я не говорю, что вся эта идея — полная ахинея. Но в таком рассказе много разных неточностей и деталей, которые делают его довольно фальшивым.

— Появление нарратива про Белый город пришлось на 1970–1980-е годы. В то время европейские архитекторы увлеклись постмодернизмом — они отрицали идею модернистов, что старое нужно стереть с лица земли; они вспомнили, что прошлым можно вдохновляться, что старые городские центры и древнюю архитектуру нужно восстанавливать и сохранять. И тель-авивские архитекторы и активисты 1980-х находились под влиянием тех же идей. С одним маленьким отличием — европейцы, говоря о прошлом, имели ввиду древнеримскую архитектуру. А местные архитекторы, обратившие взор к прошлому своего города, видели старинный арабский Яффо, который они не могли восхвалять по политическим причинам. Поэтому они взяли модернистский период Тель-Авива и сказали: «Вот наше прошлое, наше наследие, мы будем сохранять его».

Начиная работать над книгой «Белый город, Черный город», я первым делом отправился в библиотеку и посмотрел на полку с книгами про архитектуру Тель-Авива. Практически на всех корешках виднелись слова «Баухаус» и «Белый город». Меня это удивило — ведь почти все дома, относящиеся к так называемому Белому городу, были построены в короткий период с 1931 по 1939 год. А из тематической литературы возникало ощущение, что больше здесь ничего и никогда не строили. Я пытался обнаружить собственный дом на плане старого города, который отправляли в ЮНЕСКО, — мне это не удалось. Карта была обрезана прямо у границ Белого города, хотя в реальности Яффо, Шапира и Неве-Шаанан — гораздо более древние районы Тель-Авива. Но в библиотеках страны про них невозможно найти практически никакой информации. Таким образом, выходит, что Белый город — еще и очень выборочная история, которая изъята из общей истории региона.

— Когда история про Белый город только зарождалась, я был среди первых джентрификаторов старого центра Тель-Авива. Я учился на факультете искусств и жил в районе улицы Шенкин. Тогда на ней было всего одно кафе и все первые этажи занимали магазины для старичков — всякий мелкий ремонт, починка зонтиков и ортопедическая обувь. Однажды мой знакомый, панк-музыкант, сказал: «Вот, увидите, скоро Шенкин станет эпицентром городской жизни». Вскоре он открыл там галерею и постепенно улица стала очень тусовочным местом.

Я уже не молод, так что помню и первую выставку, посвященную Белому городу. Это была крошечная экспозиция, создатели которой пытались показать, что в центре Тель-Авива есть примеры архитектуры, достойные внимания. Уже потом вся эта история переросла в легенду про Баухаус. При этом оживление городского центра и подъем интереса к нему был не только инициативой сверху, но и движением снизу. На самом деле, историю про Белый модернистский город можно рассказать и про Алжир, Касабланку, Тунис и другие колониальные города — но в них нет местных активистов, заинтересованных в том, чтобы поведать об этом горожанам и миру. А в случае с Тель-Авивом интересы горожан, ученых, местных властей и международных организаций совпали.

«Народ без земли в поисках нового дома обрел его в песках Палестины, где не было ничего кроме, может быть, нескольких незначительных деревень» — этот архитектурный миф стал оправданием для сионистского движения. Он выгоден всем, кроме тех, кто не был удостоен правом стать его частью.

— Однажды, когда я только переехал в район Шапира в 2001 году, я встретил на улице старика. Он посмотрел на мой дом и рассказал, как 60 лет назад проходил по этой улице со своим ребенком: за домом прятался палестинец, который стрелял в людей и убил ребенка. Тот старик сказал мне: «Раньше по дворику твоего дома проходила граница между ними и нами. Теперь граница отодвинулась в Газу».

То же произошло и с границами Черного города. Когда я только писал книгу о Белом и Черном городе, Шапира была одним из беднейших районов Тель-Авива, здесь не было никаких хипстеров. Помню, журналистка, которая брала у меня интервью по поводу публикации книги, боялась сюда приезжать. Но с тех пор многое изменилось. Некоторые даже говорили мне, что переехали в Черный город, то есть в Южный Тель-Авив, именно благодаря моей книге. Во всем мире, а в Израиле особенно, то, где ты живешь, многое о тебе говорит. В кибуце или в большом городе, на оккупированных территориях, в Тель-Авиве или в Иерусалиме — любой выбор обычно подразумевает и некоторую политическую позицию.

Еще одна причина такого интереса к Черному городу — процесс джентрификации, который идет везде, и Тель-Авиве в том числе. Черные города — бедные районы — рано или поздно становятся модными. Сначала в них приходят студенты и радикальные активисты, открывают кафе и галереи, меняют атмосферу. А за ними следуют деньги — силы коммерции и муниципалитета. Они обеляют отдельные части Черного города, сжирают его и сдвигают его границы еще дальше от центра. В Тель-Авиве действует еще и третья, гораздо более опасная сила — мир корпораций с его гигантскими полупустыми небоскребами. На сегодняшний день это самая большая опасность для исторического центра города.

— Книга была издана в 2005 году, после провала переговоров в Кэмп-Дэвиде. И писал я ее все еще находясь под влиянием надежд, а может быть иллюзий, что все можно решить мирно. Но даже сегодня я считаю, что идея национальных государств и то, как она проецируется в реальность — это всего лишь еще одна история, еще один нарратив, который может меняться.

В своей книге я попытался отойти от биполярной схемы. Ведь даже в идее решения конфликта с помощью создания двух равноправных государств остаются границы, споры и противостояние. При этом я считаю, что в реальности есть и противоположный тренд. Сегодня людей объединяют социальные сети — в гораздо большей степени, чем территориальная и административная привязка. У вас может быть свое собственное государство, составленное из ваших знакомых и друзей в Москве, Париже и Тель-Авиве. И это куда более реальная среда обитания, чем физическое окружение. Сегодня идея национальных государств теряет силу. Поэтому я считаю (быть может, наивно), что раз весь этот конфликт — всего лишь очередная история, так давайте придумаем другую историю.

Текст был подготовлен для Strelka Magazine