Нур*, египтянка

Мы с тобой говорим на следующее утро после удара Ирана по Израилю. Как у тебя прошла ночь?

— Две недели назад я повредила колено, поэтому не могу даже добежать до бомбоубежища. Я живу на юге страны, примерно в 20 минутах езды от Газы. У нас всю ночь грохотали самолеты, я слышала войну, это было очень страшно. Но я понимаю, что сейчас эти чувства разделяют все люди в Израиле. Мы все боимся за свои жизни.

Расскажи немного о себе и о том, что привело тебя в Израиль.

— Я родилась в религиозной мусульманской семье из Египта. Первые девятнадцать лет своей жизни я была религиозной и с одиннадцати лет до двадцати одного года носила хиджаб.

Глядя на тебя, в это трудно поверить! У тебя проколота губа и выбриты виски.

— Я знаю, но на самом деле сейчас моя семья поддерживает со мной хорошие отношения. И поэтому я чувствую себя привилегированной — не так часто арабские мусульманские семьи готовы иметь в семье женщину, которая ведет себя как я. Но моя мама всегда любила нас такими, какие мы есть. Это придает мне силы, и я очень, очень благодарна ей за это.

Я вернулась без хиджаба. Моя семья грозилась меня убить. Но я выбралась из окна и убежала.

Что заставило тебя отказаться от религиозных традиций?

— Большую роль сыграла египетская революция 2011 года, мне тогда было восемнадцать лет, и я активно участвовала в студенческих протестах. В тот год я поступила на бакалавриат по физике в Египте. У нас был жестокий отец, полная противоположность моей маме. И наш дом был очень патриархальный. Но я не люблю слушаться других людей — мне нравится самой все исследовать. Поэтому в девятнадцать лет я начала изучать ислам. Я была очень религиозной и искренне верила, но многие моменты в учении мне казались неправильными. Я чувствовала, что эти правила направлены против меня, против того, кто я есть как личность, что они угнетают меня как женщину. Мне потребовалось несколько лет, чтобы понять, что организованная религия не для меня, и я сняла хиджаб. Я верила, что как женщина заслуживаю равенства и лучшего отношения.

После того как я окончила бакалавриат, я поехала по студенческой программе в университет в Индию. И из Индии я вернулась без хиджаба. Моя семья грозилась меня убить. Я знаю, что мама никогда бы меня не убила, — они так сказали, потому что таково социальное давление. Они заперли меня в доме. Мне не разрешали выходить из дома без хиджаба. Но я выбралась из окна и убежала. Я заставила их выбирать: либо вы имеете дело с дочерью, которая не носит хиджаб, либо вы имеете дело с дочерью, которая сбежала, что считается в обществе еще большим позором.

Прости, что спрашиваю, но, если бы они тебя убили, что произошло бы с ними с юридической точки зрения?

— Когда мне было тринадцать, мою подругу убила ее семья, и им ничего за это не было. Насколько я знаю, у нее был парень, и она даже не встречалась с ним — только разговаривала по телефону. Семья была категорически против. Они сказали полиции, что она выпрыгнула из окна. Если семья убивает дочь «для защиты ее чести», они могут назвать любую причину смерти — полиция не будет ничего расследовать. У меня была еще одна подруга, которая в восемнадцать лет «выпрыгнула из окна».

Мой отец говорил мне: «Ты женщина, собственность семьи; ты как этот стул. Если я убью тебя, никто мне ничего не скажет». И это реальность правовой системы Египта.

Как ты оказалась в Израиле?

— Я приехала сюда в 2016 году учиться в магистратуре по физике в Еврейском университете в Иерусалиме. Я была первой студенткой из Египта в кампусе Иерусалимского университета.

Как тебе пришла в голову такая идея?

— Когда мне был двадцать один год, у меня был друг-француз, еврей. Я познакомилась с ним в Египте на одной конференции по физике. Мы много говорили об истории его семьи, и он рассказал мне о Холокосте. Я была в абсолютном шоке! Я впервые услышала про Холокост. Это при том, что я уже была бакалавром и считала себя образованным человеком — но мне никогда не рассказывали про эту часть истории.

Я начала изучать эту тему, прочитала «Ночь» — свидетельство выжившего в Холокосте Эли Визеля. Это совпало с другими большими изменениями в моей жизни: я оставила ислам, и в то же время от рака умер мой отец. В книге Эли рассказывает, что его отец умер в лагере. И боль, которую я испытывала от потери отца, перекликалась с болью, о которой писал Эли.

Я заинтересовалась историей Израиля и узнала, что Война Судного дня, которая в Египте считается национальным праздником в честь победы египетской армии, на самом деле закончилась вовсе не победой Египта.

Представляете, каждый год на улицах Египта проводится парад — празднование Октябрьской войны Судного дня. Но если просто сменить язык в Википедии с арабского на какой-нибудь другой, можно узнать, что на самом деле произошло. Я была так оскорблена! Я чувствовала, что мне наврали. Я решила отправиться учиться в Израиль, потому что больше не могла доверять ничему, чему меня учили дома.

Но это не сделало меня меньше арабкой. Я все еще горжусь тем, что я арабка. Мой собственный вид арабки.

Какой-то еврей провел опрос на студенческом веб-сайте: «Давайте проголосуем, чтобы арабку выгнали из класса». Против меня проголосовало больше половины однокурсников.

Как вас приняли в израильском обществе?

— Ужасно. Что израильские арабы, что евреи. В первый день в Еврейском университете какой-то еврей провел опрос на студенческом веб-сайте: «Давайте проголосуем за то, чтобы арабку выгнали из класса». Дело в том, что в тот год, когда я поступила, в Еврейском университете начали преподавать на английском. Люди, которые не хотели учить английский, протестовали: «Как вы смеете менять язык Еврейского университета с иврита на английский ради арабки». Против меня проголосовало больше половины однокурсников. Но декан факультета отчислил студента, который начал опрос, и сказал, что таковы новые правила и все будут учиться на английском в любом случае.

Палестинцы тоже вели себя по отношению ко мне довольно жестоко. Меня обзывали и говорили: «Ты не должна нормализовывать для других арабов идею приезжать в Израиль учиться. Тебе здесь не место». Они специально называли мне неправильные даты занятий, неправильно переводили мне материалы и говорили, чтобы я убиралась.

Конечно, нашлись люди, которые меня приняли, — в первую очередь израильские левые либеральные хиппи, которых я очень люблю. Но обычные студенты всегда держались от меня на расстоянии.

Почему ты решила остаться, несмотря на такую враждебную атмосферу?

— Теперь я знаю, что это был неправильный выбор, но я встретила кое-кого, и мы решили пожениться. Сейчас я живу в его родном кибуце в доме его семьи. Они приняли меня такой, какая я есть; теперь они и моя семья, и я им очень, очень благодарна!

У вас есть дети?

— Нет, я никогда не хотела детей. Я не считаю, что каждая женщина должна иметь детей. Возможно, через десять лет я передумаю, но сейчас я не хочу приводить ребенка в этот мир, уже есть достаточно детей, которые нуждаются в заботе и любви.

Я застряла между антисемитизмом и расизмом по отношению к арабам. Если я вернусь в Египет, меня посадят в тюрьму. В Израиле же говорят: мы никогда не видели, чтобы египтяне переезжали сюда жить, почему бы вам не вернуться?

Получила ли ты израильское гражданство?

— Нет, у меня даже нет вида на жительство. Последние пять лет я нахожусь в очень сложной ситуации. Я застряла между антисемитизмом и расизмом по отношению к арабам. Египет отказывается продлевать мой паспорт, потому что они больше не считают меня гражданкой Египта. Они уволили мою маму с работы, потому что я вышла замуж за израильтянина. Меня внесли в черный список, и, если я вернусь в Египет, меня посадят в тюрьму. В то же время в Министерстве внутренних дел Израиля просто говорят: мы никогда не видели, чтобы египтяне приезжали сюда жить, почему бы вам не вернуться?

После того как я закончила Еврейский университет, я в течение трех лет оставалась без разрешения на работу или учебу. У меня было три разных юриста, которые не смогли мне помочь. Наконец я нашла адвоката, которой удалось подать на статус просителя убежища (к тому времени у меня уже не было действующего паспорта). Я получила шестимесячную рабочую визу, которую МВД после начала войны 7 октября изменило на трехмесячную.

Ты пошла работать, когда получила разрешение?

— Я пошла в среднюю школу учителем физики и английского языка. Проработала всего несколько недель — и 7 октября началась война. Через несколько недель родители провели собрание и решили, что они не хотят, чтобы их детей учила арабка. Меня уволили, и до сих пор в школе нет учителя физики или английского, который мог бы меня заменить.

После войны я пыталась устроиться на множество разных работ, но мне ни из одного места не ответили.

Я обычно из-за таких вещей особо не переживаю, и меня не волнует, что думают другие люди, но на этот раз проблема не просто в мнении людей на мой счет — у меня буквально долги из-за расизма. И даже мои коллеги-активисты от меня отреклись!

Чем ты занимаешься как активистка?

— Я была одной из основательниц единственной в мире платформы полового просвещения для арабских женщин и гомосексуалов. Эту инициативу возглавляют женщины-волонтеры. Большинство из нас иммигранты и беженки. Все начиналось со страницы в Facebook, но выросло в большой проект. В 2021 году нас номинировали в Великобритании в конкурсе «Влиятельный проект в области сексуального здоровья». В 2022 году мы получили награду от Агентства ООН по делам беженцев во Франции как «Влиятельный проект года».

Мы учим сексуальному здоровью и правам, пытаемся рассказывать людям о согласии и создаем новую лингвистику, потому что большинство слов о сексе в арабском негативны, особенно в отношении квир-сообщества. Мы стараемся сделать разговор о сексе более позитивным и инклюзивным.

После того как началась эта война, сначала несколько друзей из моей арабской феминистской общины написали мне, чтобы убедиться, что я жива, а затем наступила полная тишина. Вскоре после этого я получила электронное письмо, в довольно безличной и официальной форме сообщающее мне, что они хотели бы, чтобы я отошла от дел. Я получила это электронное письмо в тот же день, когда в Министерстве внутренних дел мне сказали, что не могут продлить мою визу. Это было очень больно.

Я понимаю боль обеих сторон, но я чувствую, что в этом мире нет места для таких, как я. По крайней мере, сейчас.

Люди хотят простых ответов и хотят принять чью-либо сторону, но реальность, в которой мы живем, более сложная. И посредине есть люди, у которых тоже есть чувства. Мы должны заботиться друг о друге, а не о политиках, которые снова и снова подводят нас. Но люди продолжают следовать идеологии ненависти и страха.

Раньше я верила, что Израиль более терпимый или менее жестокий, чем арабское общество, в котором я выросла, — но я ошибалась. Эта война и те ее последствия, с которыми я столкнулась, изменили многие мои убеждения.

После всего, что ты пережила, что ты думаешь в целом о концепции национальности?

— Я думаю, что она увеличивает число различий и усиливает разобщенность между людьми. То же самое я думаю о гендере. Нас учат, как быть женщиной или мужчиной и как сохранять это разделение. Национальность делает то же самое.

Возможно, в какой-то исторический момент возникновение конструкции с нациями имело смысл, но это не должно остаться в нашем будущем, в будущем людей.

Я принадлежу к сообществу людей, которых я люблю, которые принимают меня такой, какая я есть. А не к числу людей какой-то национальности, религии или пола.

* Имя изменено по соображениям конфиденциальности

Текст Ася Чачко
Иллюстрация Виктор Меламед

ДругиЕ серии