Алла, украинка, израильтянка, самаритянка

Расскажите, откуда вы и ваша семья.

— Я родилась в Крыму, но всe детство прожила в Херсонской области, в городе Голая Пристань. Затем я вышла замуж за самаритянина и тринадцать лет прожила в Израиле, в общине самаритян. Там у меня родилось двое детей. Старшему сыну сейчас тринадцать лет, младшему девять. Год назад мы с мужем развелись, и я уехала в Грузию. Старший сын живет с мужем в Израиле, а младший со мной.

Как так вышло, что украинская девушка вышла замуж за израильского самаритянина?

— Совершенно случайно! Я и замуж в тот момент не собиралась. Я тогда работала в кафе в Голой Пристани. К нам на кофе часто заходила семейная пара, которая когда-то жила в Израиле, и жена работала переводчицей с иврита в брачном агентстве, которое занималось поиском невест для самаритян. Когда она тоже заходила к нам в кафе, то всегда мне говорила: «Я тебя выдам замуж в Израиль!», а я всегда отвечала: «Да мне не интересно, мне здесь хорошо». Так мы смеялись. Но однажды она мне звонит: «Ты свободна? Можешь приехать в Херсон? У нас здесь мужчина, такой классный! Но я тебя замуж не собираюсь выдавать, просто нам нужно для количества показать побольше разных девочек. А нам не хватает. Выручи? Просто прокатишься, потом кофе попьем!» Мне полчаса проехать на автобусе не сложно, и я говорю: «Окей, без проблем». Так я познакомилась со своим будущим мужем, и через неделю мы уже сыграли свадьбу.

«Не бойся, ничего страшного нет, в рабство не заберут и на органы не порежут…» Это письмо меня успокоило.

Почему так спешно?

— Мы с Узи, моим будущим мужем, начали общаться. Иврита я не знала, на английском пару слов. Но моя подружка-переводчица всегда была с нами и переводила. Спустя дня три после нашего знакомства он сделал предложение: «Я хочу на тебе жениться, но у меня мало времени, потому что обратный билет уже через пять дней. Давай сейчас сыграем свадьбу, и ты останешься здесь решать все вопросы с документами. А я тебя буду ждать там».

Я всегда мечтала создать крепкую семью, хотелось, чтобы был дом, достаток. В Узи я увидела, что он сможет мне это дать, что мне будет спокойно и комфортно с ним.

Он привез с собой фотографию и письмо девочки Александры из Херсона. На тот момент она уже около семи лет прожила в самаритянской общине и написала ему в помощь такое письмо: «Привет, меня зовут Александра, я уже много лет живу в Израиле, тут все хорошо и спокойно, не бойся, ничего страшного нет, в рабство не заберут и на органы не порежут…» Это письмо меня успокоило.

Как же вы решились за неделю так кардинально все поменять?

— Маленькой девочкой я занималась пением с учителем по имени Анатолий Михайлович Клим. Он был еврей и часто водил меня с собой по синагогам Херсона, и все говорил: «Я тебя заберу с собой жить в Израиль». И я почему-то с детства знала, что буду жить в Израиле. Даже подружкам своим всегда говорила, что вырасту, выйду замуж и уеду в Израиль, «вот увидите!». И когда я действительно пришла к своей подружке со словами, что у меня через неделю свадьба, я уезжаю в Израиль, — она мне не поверила: «Я эту историю уже десять лет слышу». Наверное, это была моя детская мечта, поэтому я и рискнула. Я подумала, если так складывается, — наверное, судьба.

Я вижу не дом, а сарай какой-то, там семья, тридцать три жены, триста детей, стадо баранов — у меня сердце в пятки, и в жар бросило.

Расскажите про сам переезд и первые впечатления.

— Свадьба была пятого июня, а в Израиль я прилетела в середина ноября — почти полгода ушло на подготовку документов. Муж меня встретил в аэропорту. Про самаритян я ничего толком не знала, кроме того, что мне переводчица объяснила: у них есть шаббат, и еще, когда у девочки месячные, ей нельзя ничего делать — «сидишь как королева, тебе всё приносят». Я подумала: ну классно. И вот мы едем долго-долго, через горы. Я думаю, аул, что ли, какой-то. Узи мне вроде бы объяснил, насколько я смогла его понять, что наш дом первый в поселке. Заезжаем в деревню Кирьят-Луза, и я вижу не дом, а сарай какой-то, там семья, тридцать три жены, триста детей, стадо баранов — у меня сердце в пятки, и в жар бросило. Но оказалось, это был дом арабской семьи, а наш дом первый с другого конца поселка.

Как вас встретила семья мужа?

— Когда мы доехали, нас встретила Александра, та самая девушка, что написала письмо. А в доме ждала вся родня — братья, сестры, очень много людей, все на меня смотрят, галдят, такие громкие! Я даже не знала, что они, оказывается, не на иврите говорят, а на арабском. Я была в шоке, не понимала, как мы все тут такой общиной будем жить. Наконец минут через пятнадцать прибежала Шура, успокоила меня, объяснила, что первый этаж — это квартира его брата, а мы живем отдельно на третьем этаже. Наконец мы поднялись к нам, у меня в голове гул. Первое время я часто плакала ночами, мне было тяжело.

Помню, я вышла в каком-то комбинезоне, меня его сестра схватила и домой тянет с криками: «Ноу гуд! Ноу гуд!»

Пришел шаббат, я не знала, что в шаббат у них нельзя девушке в штанах ходить. Помню, я вышла в каком-то комбинезоне, меня его сестра схватила и домой тянет с криками: «Ноу гуд! Ноу гуд!» Я не пойму, что происходит. Наконец она заводит меня ко мне в комнату, открывает мой шифоньер, достает сарафан, говорит: «This is good». И объяснила мне, как-то на пальцах, что сегодня так одеваться нельзя. На следующее утро муж ушел на молитву, я себе борщ разогреваю, который накануне сварила. Он приходит с молитвы, смотрит, за голову хватается, начинает что-то причитать — я, опять же, ничего не понимаю, мне никто не объяснил, что в шаббат нельзя пользоваться электричеством и включать газ. В итоге привели Шуру, и она уже начала мне объяснять и досконально по полочкам все правила и обычаи раскладывать.

По дому я всегда с тетрадкой ходила — записывала, как что называется. В свободное время приходила к Шуре, она меня учила. Через три месяца я заговорила на иврите. А когда родился первый ребенок, заговорила и на арабском.

Какие еще там были непривычные обычаи?

— Когда у женщины менструация, семь дней ей нельзя ничего делать — ни готовить, ни к чему-то прикасаться. У меня была отдельная кровать и отдельная ванная комната. Еду мне приносили сестры, и если мне что-то было нужно, я могла позвонить по телефону — мне всё обязательно приносили. То же самое, когда рожаешь детей, с мальчиками сорок дней, с девочкой восемьдесят дней, плюс первую неделю нельзя выходить на улицу. Но мне так даже спокойнее было с детьми — я знала, что никто малыша не возьмет на руки, не будет его тормошить, я с ним наедине.

Еще из непривычного — самаритяне не едят мясо за пределами дома. В ресторане заказать мясное нельзя, только дома. Самок животных — корову, козу, овцу — не едят.

 А как с религией, вы должны были принять их веру?

— Я крещеная и вероисповедания не меняла. Когда Коэн, их главный раввин, проводил наш обряд бракосочетания, он читал молитвы, и вроде как считается, что я приняла их веру, соглашаясь соблюдать и чтить их традиции. Но это нигде не записывается, и я считаю, что остаюсь в своей вере. Все украинские девочки чтят их традиции, но от своей веры не отрекаются.

У самаритян был дефицит девушек, они стали жениться на двоюродных сестрах, и из-за этого у детей начались проблемы с генетикой. Им пришлось разбавлять свою кровь.

А сколько там таких, как вы, украинских девушек замужем за самаритянами?

— Когда я приехала, была та самая Александра и еще одна Лена, из России. Потом я еще туда привезла девочек трех или четырех. Сейчас там, наверное, тринадцать-четырнадцать украинок. Дело в том, что у самаритян был дефицит девушек, они стали жениться на двоюродных сестрах, и из-за этого у детей начались проблемы с генетикой. Им пришлось разбавлять свою кровь. Национальность у них передается по отцу, и мужчины решили жениться на украинках. Девушкам-самаритянкам можно выходить замуж только за самаритян.

Почему вы развелись?

— У нас большая разница в возрасте. Мне сейчас 37, а ему 67. Он видел, что я молодая, на меня смотрят другие мужчины, и постоянно ревновал. Я долго не могла решиться его оставить. Как человек он мне очень дорог. Но нам стало совсем тяжело вместе, и я решила уехать.

Он предлагал просто переехать мне в другой город. Но я понимала, что тогда ничего не изменится — он будет постоянно приезжать, и мы будем ссориться. Я решила кардинально все изменить и пожить отдельно. Он купил нам с детьми билеты и отвез в аэропорт. Но ему было тяжело, он постоянно звонил, скучал по детям. И старший сын у меня мальчик очень ранимый, он принял решение вернуться к папе, потому что папе тяжело одному.

Вы все граждане Израиля? На каких языках говорят ваши дети?

— Да, мы израильтяне. Дети говорят на арабском и русском. И старший еще хорошо на английском и немножко на иврите, а младший иврит не знает. Но оба умеют читать на самаритянском свою Тору — это не та Тора, что у иудеев, там другой язык.

Дети по вероисповеданию самаритяне?

— Да, мы сейчас на Песах полетим в Израиль, сыну важно там присутствовать по своей вере. У самаритян Песах отличается от еврейского — его празднуют в другое время, наряжаются в белое и приносят в жертву баранов.

Каждый день сыну звонит его любимый дядя, и они читают Тору. Для них это важно, а я только за то, чтоб они держались своей веры. Мне нравится их религия. У нас, христиан, много алкоголиков, наркоманов — у самаритян такого нет, их воспитывают так, что они вырастают более порядочными. Мне даже спокойнее, что мои дети самаритяне.

Вам не страшно было отпускать сына в Израиль, где сейчас война?

— Очень страшно. Он живет на границе с Палестиной, учится в палестинской школе в соседнем от нас городе Наблус. Но я не могла держать его силой, это его выбор. Ему уже тринадцать лет, подросток, у него начинается переходной возраст, если я его буду удерживать — он меня возненавидит. Поэтому я его отпустила, но, естественно, очень переживаю, постоянно с ним на связи. Надеюсь, что все будет хорошо. Там святое место, и я уверена, что Бог их оберегает там.

Какой Бог?

— Всевышний, Создатель — Он один, единственный на всех, просто каждый немного по-разному Его называет и чтит.

Вы украинка и израильтянка. В обеих ваших странах идет война. Что вы думаете об этих конфликтах?

— Я оказалась между огнями! Все мои родные — папа, братья, другие родственники — живут на территории Крыма и поддерживают российскую сторону. Из-за этого со старшим братом мы перестали общаться. С отцом и средним братом мы общаемся, но политику не обсуждаем. Я четко дала им понять, что либо мы не поднимаем эту тему, либо не общаемся.

Арабо-израильский конфликт лично для меня тоже очень тяжелый. Я болею за Израиль, но в Палестине у меня много друзей, моя лучшая подруга арабка, и она, конечно, за Палестину. Но я хочу вам сказать, что большая часть палестинцев не поддерживает Хамас, они от него сами страдают.

В этой ситуации что вы думаете про национальность? Она важна для вас?

— В душе я украинка. Не было года, чтобы я не прилетала в Украину. И всякий раз я со слезами спускаюсь с трапа: этот воздух, земля — моя родина.

А люди со всех сторон есть хорошие — и в Израиле, и в Палестине, и в России. Сейчас в Грузии я вижу очень много людей из России — они тут, потому что не поддерживают войну и вынуждены скитаться. И все равно на них клеймо «русский». В Грузии их не любят. Недавно нас приняли за русских, начали на нас кричать. Я им говорю: «Извините, но мы не оттуда». Этот ярлык «русский» останется на них на многие десятилетия. Как Германия сто лет отмывалась, так теперь русская национальность будет ненавистна во всех странах мира.

Текст Ася Чачко
Иллюстрация Виктор Меламед

ДругиЕ серии